Между тем сам ван де Вельде по ограничивался собственным домом. Он представлял себе целый город, как бы составленный из подобных особняков-крепостой. Мастер мечтал соединить тем самым индивидуальную потребность со всеобщими человеческими интересами.
Итак, эпоха модерна дает нам ряд противоположностей в настроениях людей, в их представлениях о жизни, в их идеях о роли искусства и его взаимоотношениях с общественными проблемами времени. И ни одно из рассмотренных явлений нельзя охарактеризовать как прямую предпосылку стиля модерн, хотя каждое из них в какой-то мере косвенно влияет на его возникновение и развитие. Главный же нерв представлений времени, возбудивший стиль, следует искать в чем-то другом, а именно в характерном для этого времени эстетизме, точнее в панэстетизме, в культе красоты, в проявлении своеобразной эстетической автократии. Именно эстетизм становится возбудителем нового стиля, и в нем следует искать основную причину художественных побуждений рубежа столетий. Красота превратилась во всеобщую, глобальную категорию, в предмет обожествления. Культ красоты становился новой религией. "Красота — вот паша религия".— прямолинейно и определенно заявлял в одном из своих писем М. Врубель. В этой ситуации красота и ее непосредственный носитель — искусство — наделялись способностью преобразовывать жизнь, строить ее по некоему эстетическому образцу, на началах всеобщей гармонии и равновесия. Художник — творец красоты превращался в выразителя главных устремлений времени.
Панастетизм был безусловной утопией. Его утопизм сказывается и в тех случаях, когда его задача приближена к повседневной жизни, и в той ситуации, когда он выступает как глобальная программа. Искусство может в одном случае создавать удобства в другом — явиться образцом для переустройства государственной системы. И всюду будет проявляться его власть и сила. У теоретиков и практиков модерна возникает мысль о том. что все, создаваемое человеком.— это искусство. В одном из документов Дармштадтской выставки 1901 года эта мысль сформулирована вполне определенно: "Все — искусство. И не существует человеческих вещей, которые могут значить что-то иное, кроме искусства". Таким образом, утверждение глобальной роли искусства и художника идет двумя путями — провозглашением исключительности творца и возведением всякой человеческой деятельности до уровня творчества а всякого предмета созданного руками или мыслью человека— до уровня искусства.
Эта особенность мышления, характерная и для стиля и для времени, приводила к мысли о равноправии различных видов художественной деятельности и позволило прикладному искусству стать в один ряд со станковыми видами художественной деятельности. Со своей стороны мастера прикладного искусства наиболее просто решали ту задачу эстетизации жизни, которую ставили перед собой художники, а перед художниками — теоретики. Они украшали жизнь, наполняли среду, в которой обитает человек, красивыми предметами, едиными в своих стилевых параметрах, удобными для глаза и для тела. Здесь как бы была площадка, на которой соединялись польза и красота. Здесь же осуществлялся переход от принципов XIX века от эстетизации истории—к новым принципам эстетизации современности.
|